В прошлом году я опубликовал на сайте рассказ моего отца Криводедова Виктора Ефимовича о войне. К Дню Победы в этом году я попросил его написать расширенный вариант рассказа. Пусть это будет малой крупицей нашей памяти о простых солдатах, отдавших свои жизни за нас!

1. Начало ВОВ и оборона Севастополя.

Я, Криводедов Виктор Ефимович, родился 02.12.1935 года в Севастополе и хорошо помню непростое довоенное время. Ниже приводятся мои детские воспоминания о ВОВ.

Для Севастополя (как для Киева и и других мест) война началась ранним утром 22 июня 1941 года
Фашисты решили закупорить Черноморский флот в бухтах и сбрасывали на фарватер мощные магнитные мины на парашютах. Часть мин упало на сушу, что привело к первым жертвам среди жителей Севастополя.
Сразу с начала войны, начались ночные бомбардировки Севастополя. Десятки прожекторов ловили в перекрестье немецкие самолёты, и около них появлялись белые облачка, снарядных разрывов. Раздавалась стрельба крупнокалиберных зенитных пулемётов, и были видны трассирующие очереди, направленные в сторону самолётов, пойманных прожекторами. Такие действия ПВО, на первых порах, мешали прицельной бомбардировке города, и бомбы сбрасывались беспорядочно.

В нашем дворе был сарай, под которым был небольшой (4х3 м.) погреб с бетонным потолком, толщиной не более 10 см. Вход в погреб прикрывала деревянная крышка – «ляда». Чтобы предохранить ляду от завала и осколков, на стену сарая наклонно установили несколько брёвен. Для нас детей в стенах подвала выдолбили пару небольших ниш, глубиной около метра. Выбранный грунт ссыпали на пол сарая. Конечно, такое убежище не могло спасти от прямого попадания снаряда или бомбы, а защищало только от осколков. В подвале была небольшая бетонная ёмкость для воды.

В первые месяцы войны мы ещё наблюдали в небе над Севастополем воздушные бои наших истребителей с «Мессерами». Но вскоре, немецкая авиация добилась господства в воздухе, поскольку, Крымские аэродромы, оказались занятыми немцами.
В бомбоубежища, первое время, мы бежали только по сигналу воздушной тревоги. Была такая присказка «тревога до бога – отбой домой». Ближе к холодам лично у меня была проблема, как по тревоге, в темноте надеть ботинки, добежать до погреба и скатиться по лестнице в погреб.

У меня, в это время начали болеть и разрушаться молочные зубы. Никаких врачей и лекарств, естественно не было. Только соль да сода, да ещё выдёргивание зубов, с помощью нитки, привязанной к двери.
Очень строго в городе должна была соблюдаться светомаскировка. В нашем районе был нерусский милиционер. Ему дали прозвище «лампамбах», потому что, увидев, где-нибудь проблески света, он стрелял из пистолета по лампочке. Ещё у него было любимое выражение «звать не будем сам пирдёшь».

Город бомбили пикирующие бомбардировщики «Юнкерсы» и тяжёлые «Хейнкели», сбрасывавшие бомбы из горизонтального полета. «Юнкерсы», входя в пике, включали мощные сирены, что вместе со свистом стабилизаторов бомб создавали труднопереносимый звуковой фон. Даёшься диву, когда ныне, в нашем городе появляются вывески фирм – «Юнкерс» - это святотатство!
Наряду с фугасными бомбами различного калибра, фашисты засыпали город зажигательными бомбами («зажигалками»). Первое время жители с ними ещё боролись, с помощью песка и воды, но потом, бороться с ними стало невозможно, и город многократно горел.
Господство фашистской авиации в небе Севастополя очень скоро стало тотальным и почти не встречало противодействия. Только ночью иногда мог протарахтеть одиночный «кукурузник», биплан У-2.

Коротко расскажу о судьбе братьев моего отца.
Младший брат отца, Василий был призван в танковые войска и погиб в 1941 году при обороне Перекопа. Семейная жизнь у него не сложилась, и детей после него не осталось.

Второй брат, Дмитрий был призван в армию, и участвовал в обороне Севастополя. Он был тяжело ранен и умер в госпитале (на Максимовой даче). Он единственный из братьев, которого хоронили из родного дома. Во время похорон началась бомбёжка, и провожающие укрылись в вырытой могиле. И, только по окончания налёта, состоялись похороны. После него осталась вдова Ефросинья и дочь Валентина. Они остались без средств, для существования и их приютила у себя, сестра отца, тётя Нюра.
В это время, у тёти Нюры, квартировали солдаты. Один из солдат (кажется по фамилии Магницкий), хорошо играл на мандолине. Играли на балалайках дядя Шура и сын Костя Получались отличные струнные концерты.

Брат Иван был голубятником и немного злоупотреблял выпивкой. Тем не менее, он был партийным и занимал ответственную должность на макаронной фабрике. При обороне города он состоял в «истребительном отряде» и был вооружён наганом. После оккупации города, опасаясь выдачи, он не стал уклоняться от вывоза в Германию. По дошедшим сведениям, там его казнили за побеги и подпольную деятельность. После него осталась вдова Ольга, сын Иван и дочь Людмила.

Снова об обороне города. Посередине Детского переулка, где был наш двор, выступала скала, и на неё упала большая бомба (диаметром около полуметра), она в землю не ушла, но по какой то причине не взорвалась. Народ волновался, куда пойдёт взрывная волна, и что делать. А рано утром, на другой день, соседский пацан, Борька, залез на бомбу, и начал её погонять прутом, как лошадь. Взрослые боялись к нему подойти, а он не хотел прекращать забаву. Эта бомба так и пролежала до освобождения города.

В ряде домов нашего переулка квартировали офицерские семьи. Моя мать имела швейную машинку и по просьбе офицерских жён шила им кофточки из парашютного шёлка. В результате за ней закрепилась слава портнихи. Это привело к курьёзному случаю. Однажды, поздно вечером, в дом вторглись военные и увезли мать. Отец был в шоке. Как рассказала мать, её повезли на машине через ряд пропускных пунктов в подземный командный пункт к генералу Петрову. Ей вручили шубу, на которой надо было срочно перешить до сотни пуговиц. Отец, конечно, после переживаний, отругал её за портняжество.

В результате постоянных налётов авиации, мы очень скоро начали понимать, что если бомбы сбрасывают над тобой, то они улетят далеко от нас. Если слышен свист бомбы или снаряда, то они упадут далеко. Чем короче продолжение свиста, тем ближе будет взрыв. К сожалению свиста «твоих»: бомбы или снаряда ты уже не услышишь.

Из-за массированных налётов авиации, иногда, возможно у немцев не хватало бомб, и самолёты сбрасывали пустые бочки, рельсы и другие предметы, которые издавали вой, пострашнее, чем бомбы. Как-то, во дворе Казаковых (напротив нашего дома) упал здоровый камень, красного оттенка. Тётя Соня была полной, краснощёкой женщиной. Соседи не разобрались, и подумали, что оторвало голову тёти Сони. Потом поняли, что это, всего-навсего, камень.

Ближе к концу обороны, когда город подвергся и артиллерийскому обстрелу, из бомбоубежищ народ уже не высовывался. Постоянно стоял невероятный грохот взрывов бомб и снарядов. Мы постоянно читали «Отче наш» и молили бога о спасении. Возможно, интенсивность бомбардировок нашего района объяснялась близостью БТК (Бригады торпедных катеров) – не знаю.

Близко упавший снаряд, обрушил крышу нашего сарая и разрушил одну его стену. Наклонные брёвна сползли, и проникать в подвал было очень трудно.
Чтобы понять моральное состояние родителей, когда никто не знал, что будет с нами, кто, останется в живых, что вообще может произойти в этом аду, говорит тот факт, что мне и сестре Марие, зашили, на всякий случай, в наши фуфайки по золотой царской монете, на тот случай, если мы останемся одни.
Доходило много сведений о гибели мирных жителей в бомбоубежищах, в т.ч. и от удушья, когда заваливало выход.
Как-то, мать, услышав близкий разрыв снаряда, решила проверить, кому из соседей не повезло. А оказалось, что снаряд угодил прямо в нашу комнату, потолок обрушился, а осколки перемолотили в комоде наши документы и мамины выкройки.

Малейшее проявление жизни в развалинах города, вызывало прицельное бомбометание, с господствующих в небе самолётов. Однажды в трёх метрах от нашего подвала взорвалась 250-килограмовая бомба. Наше убежище спасли упавшие брёвна, которые накрыли поверхность крыши погреба и ляду. Кое-как, удалось создать небольшую щель, в которую выбрался малыш и позвал на выручку соседей.
Оказывается после оккупации города, к нам приходил фашистский лётчик, чтобы полюбоваться на свою работу и очень удивился, что мы уцелели.

Мой отец работал бондарем на воинском засолзаводе, в Лабораторной балке, и поэтому имел «броню» от мобилизации на фронт. Нашей семье предлагали убыть в эвакуацию морем на Кавказ. Но после долгих споров-разговоров (корабли и суда немецкая авиация часто топила) да и куда с детьми в неизвестность, короче, решили остаться и не расставаться с отцом.
В последние дни обороны отец, как и все работники завода, оказался на казарменном положении, а затем их вообще мобилизовали, одели в военную форму и отправили на передовую, в самый драматичный и трагический период обороны Севастополя..

Героическая оборона города в течение 250 дней, покрыла славой его защитников. Приведу только один, малоизвестный факт. В Кенигсберге (Калининграде), на одной из стен, сохранилась, трудноустранимая надпись на немецком языке. Смысл её таков «Незащищённый Севастополь держал оборону 250 дней, а крепость Кенигсберг русским не взять никогда».
Причин сдачи Севастополя 2-4 июля 1942 года было несколько:
- неудачная попытка по деблокированию Севастополя с помощью Керченско-Феодосийской десантной операции;
- наступление немцев летом 1942 на юге, в т.ч. и на Кавказ;
- самые короткие ночи, затрудняющие прорыв судов и кораблей к Севастополю с подкреплениями, из-за активных действий вражеской авиации;
- качество и слабая стойкость подвозимых резервов, укомплектованных выходцами, в основном, из Средней Азии.

Поясню это положение рядом фактов. В лагерях военнопленнык преобладал вышеназванный контингент. Рассказывали, что если убивали их земляка, то остальные собирались в кружок и начинали молиться. Следующий снаряд накрывал всю группу.
Их даже близко нельзя сравнить с первыми, героическими защитниками Севастополя, а тем более с моряками черноморцами, которые бросались, с гранатами под танки, и были грозой для немцев.

Сдача Севастополя явилась страшной трагедией для многих тысяч солдат, матросов, офицеров и мирных жителей. Трагедия мыса Херсонес и 35-й батареи, где погибли, покончили с собой, и попали в страшный плен десятки тысяч военных. Говорят, что колонна военнопленных тянулась от Севастополя до Бахчисарая. Мой отец тоже отступал до 35-й батареи вместе с армией.
Мать, в первые же дни оккупации, кинулась в сторону мыса Херсонес, искать Ефима среди убитых или пленных. Она и другие женщины ходили по степи и переворачивали, распухшие от жары, тела убитых солдат, пытаясь опознать своих.
Подойдя, слишком близко к одному из лагерей военнопленных, мама была обстреляна автоматчиком с наблюдательной вышки. Один раз она взяла с собой дочь Марию. Женщины, стоя на холме, недалеко от очередного лагеря, по очереди выкрикивали фамилии своих родных.
В один из дней, она всё-таки нашла Ефима, кинулась на колючую проволоку и её чуть не застрелили. На другой день она стала собирать для мужа передачу, однако он сам пришёл домой. Отца спасло то, что после снятия военной формы, он оказался в гражданской одежде, которую сохранил, и таких, как он отпустили по домам, потому, что пленных и без того было слишком много. Я недавно побывал на 35-й батарее, там сейчас музей и я представил себе, что там происходило. Спасти такую массу войск было невозможно. Как это не тяжело, но осуждать спасённых руководителей обороны, которых эвакуировали, в последний момент, на самолётах и подводной лодке, я не могу.

Яков Минаевич (двоюродный брат отца) служил мичманом в БТК. С последними катерами, они ушли из Севастополя, перед его сдачей. Спасаясь от налётов авиации, они держались подальше от берегов Крыма. Начавшийся шторм, отказы техники и недостаток горючего, привели к тому, что они оказались у берегов Турции Их интернировали, и долго пытались склонить к измене Родине. Но они всё отвергли и добились прибытия нашего консула, что помогло им добраться до Кавказа. В Севастопольском журнале, опубликовано донесение особиста руководству НКВД, об этом событии
Отступая, наши войска, сжигали склады с провиантом и военным имуществом. Народ пытался выхватить из огня, что возможно. Что касается имущества (в частности ботинок) то немцы большую часть отобрали. А вот вкус обгоревшего, расплавленного сахара я помню.